Висящие под потолком виолончели и валторны, реконструкция комнаты художника и Еврейский театр в миниатюре — всё это можно увидеть на выставке «Марк Шагал. Радость земного притяжения», пожалуй, главном проекте ГМИИ им. Пушкина в уходящем году. Открытый с должным пафосом (среди первых гостей — министр культуры Ольга Любимова) и претендующий на статус блокбастера, этот проект неизбежно провоцирует параллели с легендарной экспозицией того же музея 1987 года — одним из громких достижений Ирины Антоновой на посту директора. Однако, прогулявшись по залам, «Известия» убедились, что большого смысла в этом сравнении нет. Слишком уж они разные.

Когда говорят об истории ГМИИ, всегда называют несколько выставок периода директорства Ирины Антоновой, которые и сформировали особую репутацию как самого музея, так и его руководителя. Сенсационный прилет «Джоконды» в 1974-м, «Москва – Париж» (1981) как предвестие перестройки. В этом же ряду — юбилейная ретроспектива Марка Шагала: уже не предвестие, а наглядное свидетельство изменений, происходивших со страной. То, что раньше нельзя было показывать, в тот момент стало можно, и Антонова почувствовала это в числе первых.

Мало того, что Шагал авангардист, так он еще и эмигрант, и автор большого количества религиозных произведений. Но в 1987-м всё это не стало препятствием. Зато максимально привлекло внимание. Как следствие — огромные очереди и не меньший резонанс в культурной среде.

Сегодня такой успех повторить сложно. Во-первых, авангард в глазах современного зрителя — уже не «запретный плод», а привычная часть выставочного ландшафта. Громкие ретроспективы идут одна за другой. Во-вторых, столь объемно, как в 1987-м, творчество Шагала ныне показать невозможно, и вовсе не из-за идеологии. Поскольку большая часть жизни мастера прошла во Франции, весомая часть наследия осталась за границей и по понятным причинам не может быть привезена к нам.

Как выйти из этого положения? Чем завлечь современную публику, учитывая, что выбор произведений сравнительно невелик? Куратор Евгения Петрова (много лет она возглавляла научную деятельность Русского музея, а сегодня — руководит его издательскими программами) сделала ставку на непосредственные эмоции и «вау-эффект», превратив главное выставочное пространство основного корпуса ГМИИ в тотальную инсталляцию.

Уже на лестнице зрителя ждет сюрприз: подняв голову, он увидит нависающие над ним, будто левитирующие музыкальные инструменты. Виолончели, скрипки, валторны… Это отсылка к излюбленному сюжету Шагала — еще с витебских времен он неоднократно писал бродячих музыкантов. И в то же время мотив парения в невесомости подводит нас к знаменитой «Прогулке» из ГРМ: она возвышается над входом в Белый зал, оказываясь эпиграфом к всему повествованию.

Решение, что и говорить, яркое. Хотя, признаем, рассмотреть шедевр на такой высоте невозможно. Но и выставка в целом — не столько для «академически» настроенных посетителей, сколько для тех, кто хочет погрузиться в причудливый, эксцентричный, немного наивный мир Шагала. Недаром два главных пространства здесь — имитация зала Еврейского камерного театра (художник написал для его оформления огромные панно, позже попавшие в Третьяковку) и реконструкция комнаты семьи Шагала — с подлинной мебелью, подаренной ГРМ племянницей художника, и «видеоокнами», за которыми разворачивается жизнь.

Предоставить Пушкинскому семь декоративных панно 1920 года, а также суперхит «Над городом» — ценный, отнюдь не рядовой жест со стороны ГТГ. Но стоит учитывать один нюанс. Всё это было и будет доступно в постоянной экспозиции Новой Третьяковки, в зале Шагала (а пока место там займут шедевры Пикассо и Матисса — ответный реверанс ГМИИ). Так что «эксклюзивом» выставки вещи с Крымского Вала не назовешь. Вот только знает ли широкая публика об этом? Едва ли. Как тут не вспомнить о пресловутой «очереди на Серова» — немало людей в ней стояло, чтобы увидеть «Девочку с персиками», и так не покидающую галерею.

Хотя было бы несправедливо упрекать Евгению Петрову и ГМИИ в чисто маркетинговом трюке — продать и без того всегда доступное. В экспозиции есть вещи из частных коллекций и региональных музеев, немало графики, в том числе совершенно неожиданной, едва ли ассоциирующейся с Шагалом. Например, потрясающие рисунки времен начала Первой мировой: нечастый пример чистого экспрессионизма в искусстве русского авангарда. Для них пространство над лестницей «одели» в черные, весьма мрачные декорации — и это подчеркнуло трагизм работ, наполненных болью и надломом, осознанием крушения того уютного провинциального мирка, который Шагал воспевал в своих довоенных произведениях.

Архитектурное решение в данном случае играет и еще одну функцию: компенсировать скромный формат листов, дабы у зрителя не возникло ощущения бедности экспозиции, зияющих пустот. То же самое касается анфилады вдоль лестницы, где сравнительно небольшое количество экспонатов среднего или малого размера размещены в отдельных полукруглых нишах, и эта «оправа» оказывается куда больше самих «бриллиантов» (вдобавок каждая вещь дополнена развернутым описанием).

Новая ретроспектива — пример музейной изобретательности: сделать, казалось бы, невозможное в нынешних условиях. Превратить красивую, но потенциально камерную историю, сфокусированную на одном творческом периоде художника, в масштабное «представление». Выставка действительно очень театральна и не только потому, что центральное ее пространство занято имитацией театра (есть даже сцена: на ней стоит рояль). Важнее, что она апеллирует не к искусствоведческому знаточеству, хотя и ценителям тут есть на что посмотреть — просто меньше, чем хотелось бы, — а к спонтанным чувствам.

Поднимаемся по лестнице — «ух ты!». Видим под потолком «Прогулку» — «это же оно, то самое!». Заглядываем в выстроенную в оригинальном размере комнату художника — «надо же!». Попадаем в военный зал — мороз по коже… А коли так, столь ли принципиально, чего здесь нет и что есть (портреты близких и знакомых, изображения витебских улочек и сюжетов провинциальной жизни, иллюстрации к «Мертвым душам» Гоголя и еврейским книгам…)?

Шагал — художник не самый редкий. При желании его тиражной графикой зарубежного периода можно было бы и сейчас плотно наполнить куда большие пространства, благо в России ее немало. Но выставка преследует иные задачи. Уходя от академической сухости и погони за количеством, она высвечивает ту спонтанность, наивность и искренность, которые есть в этом искусстве при всей его авангардной изысканности и мастеровитости. И показывает, из каких образов, жизненных «декораций», впечатлений вырос этот огромный творческий мир. Ведь, как известно, все мы родом из детства.

Станет ли «Радость земного притяжения» для главы ГМИИ Ольги Галактионовой тем же, чем ретроспектива 1987-го для Ирины Антоновой, — покажет время. Но билетов на первые дни в продаже уже нет: очереди снова выстраиваются, только уже виртуальные. А о дружбе музея с Шагалом и роли самого известного директора в этих отношениях напоминает один из экспонатов новой выставки: книга с дарственной надписью художника Антоновой. Так что времена меняются, а связь времен остается.