Съемки в картине Георгия Данелии «Я шагаю по Москве» стали для молодого студента счастливым билетом в профессию, вспоминает народный артист РФ Евгений Стеблов. На площадку он попал почти случайно, но Никита Михалков уже тогда признал Стеблова более талантливым, чем он сам. Сегодня в его творческой копилке — более 35 театральных работ и свыше 50 ролей в кино. О детстве в криминальном районе Москвы, о желании сына уйти в монастырь и усталости от актерской профессии Евгений Стеблов рассказал в эксклюзивном интервью «Известиям» накануне своего 80-летия.
«Когда во дворе случались драки, меня никогда не били»— Мы разговариваем в преддверии вашего юбилея. Вы играете в спектаклях, снимаетесь, преподаете. Как на всё это хватает сил?
— Вы всё перечислили верно. Силы исходят от меня самого. А когда они есть, я работаю. Сейчас играю в двух театрах: в родном Моссовете, где служу с 1969 года, и в театре Et Cetera у Саши Калягина. Сейчас уже все подстраиваются под мой график, так что — нормально.
— Если оглянуться с высоты прожитых лет, хотели бы вы что-то изменить?
— Пожалуй, нет. Я верующий человек. Как Господь управил, так и должно быть. У него есть свой замысел, и нужно ему соответствовать. Такой у меня подход.
— Вы счастливый человек?
— Безусловно. Мне грех жаловаться на судьбу.
— А что такое счастье для вас?
— Счастье — это человеческое состояние. Его можно испытывать по разным поводам. Но для верующего человека сама жизнь — уже счастье. Не всем она дается, а если дана — надо быть благодарным.
— Если вернуться к началу пути, как вам кажется, актерство было предопределено или это цепочка случайностей?
— Случайность — это непознанная закономерность. Думаю, всё закономерно. Я с детства увлекался театром, кино. Когда был маленьким, занимался кукольным театром, потом он мне надоел, и я отправился в молодежную студию, затем поступил в театральное училище имени Щукина.
— Вы как-то рассказывали, что папа сделал вам ширму для кукольного театра.
— Да, ширму — отец, а кукол я делал сам. Родители благожелательно относились к моему увлечению, по возможности помогали, поощряли. Хотя сами были не из актерской среды. Папа — инженер, мама — педагог. Работала директором школы, затем замдиректора института усовершенствования учителей. А отец трудился на закрытом оборонном предприятии — тогда это называли «работать в «ящике».
— Они не были против вашего выбора?
— Никогда. Наоборот, помогали и не ставили препятствий.
Фото: РИА Новости/Георгий Тер-Ованесов Евгений Стеблов— Ваше детство прошло рядом с Марьиной Рощей — не самым спокойным районом Москвы. Сталкивались с бандитизмом в школьные годы?
— Я жил не совсем в Марьиной Роще, а напротив Рижского вокзала. Мы считали, что это уже другой район. Двор был смешанный: и шпана, и интеллигентные люди. Атмосферу хорошо помню. Со шпаной не дружил, но мы знали друг друга. Они ко мне относились лояльно, а когда я начал сниматься в кино — и вовсе благосклонно. Многие из них потом сидели. Но меня, слава Богу, криминальная сторона жизни обошла.
Сейчас забавно вспоминать: когда во дворе случались драки, меня никогда не били. Я был неспортивным мальчиком. Помню, кто-то из ребят говорил: «Этого не трогать». Позже думал: возможно, потому что отец в 1949 году собрал телевизор и к нам приходили смотреть передачи — обидишь меня, и смотреть больше не пригласят. Но дело, думаю, не только в этом. Я всегда ощущал некую избранность — не социальную, а внутреннюю.
«Я шагаю по Москве» — это мой звездный билет»— Насколько роль в фильме «Я шагаю по Москве» стала судьбоносной?
— Я рано поступил в институт. Мне тогда было всего 16 лет. Первые полгода буквально на крыльях летал от счастья. Ведь это невероятная удача — легально заниматься любимым делом! А «Я шагаю по Москве» — это мой звездный билет.
Вообще, в фильме оказался случайно. С однокурсником Витей Зазулиным мы хотели, чтобы нас заметили, и отправились к «Мосфильму» без четкой цели. Как прошли проходную — не помню, но оказались внутри. Встретили товарища с вечернего факультета, который бродил по павильонам, чтобы примелькаться и попасть на пробы. Он посоветовал подняться на четвертый этаж в группу фильма «Я шагаю по Москве». Нас сразу показали Георгию Данелии. Он сказал ассистентке: «Вите сделать фотопробы, а этого — то есть меня — не надо».
Но ассистентка Лика Авербах — очень талантливая женщина с удивительным чутьем на актеров — настояла и на моей пробе. К слову, именно она открыла Галю Польских на фильме «Дикая собака Динго». Позже Лика объяснила: «Ты так жалобно смотрел, что я решила тебя тоже попробовать».
Фотопробы получились удачными. Данелия уже утвердил другого артиста и даже постриг его наголо, но после моих проб всё изменилось. Я потом читал в его мемуарах, как состоялся их разговор: тот актер кричал, ругался. Как писал Данелия, он даже перестал заикаться — может, он его так вылечил.
— Помните, какие актерские задачи вам ставил Данелия?
— Он никаких специальных задач не ставил. Картина снималась легко. Так было и с другими фильмами, которые потом имели успех. Думаю, сработала моя естественность. Я органичный артист и довольно рано это понял.
— В театральных училищах ведь раньше запрещали студентам сниматься. Никиту Михалкова, говорят, за это отчислили.
— В школе-студии МХАТ — да, категорически. В Щукинском училище, которое я окончил, съемки не рекомендовали, но были исключения — я среди них. Руководитель училища Борис Захава, который, кстати, играл Кутузова в «Войне и мире» Сергея Бондарчука, относился ко мне доброжелательно и без проблем отпускал на съемки.
Михалкову он сказал: «Или учись, или снимайся» — но не выгонял. Помню, Никита и тогда говорил мне, что я лучше артист, чем он. Я не придавал значения. Потом понял: в нем уже рождался режиссер. И стал он выдающимся режиссером. Счастлив, что мы делали первые шаги вместе. У нас и сейчас хорошие отношения.
— «До свидания, мальчики» — картина совсем другая. Она была вам близка?
— Кардинально другая. И далась тяжело. Она ведь про довоенное поколение — к нему принадлежат мои родители. Многие из них ушли на фронт со школьной скамьи и не вернулись. Я ощущал тогда огромную ответственность. А наш режиссер Михаил Калик, выдающийся человек, имел трагическую судьбу: три года сидел в разных тюрьмах, потом эмигрировал. В поездках он часто задумывался, говорил мне: «Ты бы там не выдержал». Он эмигрировал сразу, как только это стало возможно. У меня же и мыслей об отъезде никогда не было. Я не мыслю жизни вне России.
— Многие уезжают «за лучшей жизнью».
— А я не вижу там лучшей. Конечно, я бывал за границей. Это интересно. Но чтобы жить — нет. Где родился, там и пригодится. Для меня очень важна причастность к родной земле.
— Где вы чувствуете себя наиболее комфортно?
— В деревне. Люблю лес, речку. Курорты, жара — не мое. Я человек средней полосы. Без Москвы, без Подмосковья — никак.
«Актерство мне где-то в глубине души уже надоело»— Говорят, все актеры влюбчивы. А вы много лет прожили с одной женщиной.
— Я люблю женщин, но никогда не был бабником. 38 лет прожил с Таней Осиповой. В 2010 году она ушла. Я всегда был ей верен. Мне неинтересно изменять любимой женщине. Она не взяла мою фамилию, а спустя десятилетия пожалела. Когда я делал ей надгробие на Троекуровском кладбище, написал: «Осипова-Стеблова». Думаю, она была бы довольна. Я абсолютно счастлив в семейном плане. У меня сын — ныне отец Фотий. Он ушел в монастырь.
— Как вы приняли его решение?
— А как я мог не принять? Если бы я был против, это бы только испортило отношения. Они у нас остались близкими. Он учился на актерском факультете в Щукинском училище, снялся в главной роли в фильме «Глаза». Он понимает меня творчески и по-человечески. Сложности были только в период моего второго брака, который оказался неудачным. Сын тогда охладел, но после развода всё наладилось. Он никогда мне ничего не предъявлял.
— Жизнь дала вам почувствовать драматизм сильнее, чем кино?
— Я много лет преподаю и всегда говорю студентам: жизнь важнее искусства. Есть позиция, что искусство требует жертв. Но я считаю, что личностное важнее лицедейского. Когда у человека нет интересного содержания, из стен института выходит неполноценный художник.
Кстати, у меня вышла книжка «Против кого дружите?» — уже четвертое издание. Я всегда писал с большим удовольствием. Актерство мне где-то в глубине души уже надоело. А писательство нет. Но я человек импульсивный, а писатель — бегун на длинную дистанцию. Так что полностью уйти в литературу мне не дано.
— Каких жизненных принципов придерживаетесь?
— Христианских. Стараюсь не грешить, каяться, признавать ошибки. Жизнь важнее искусства — повторю это. Проходя через конфликты и гармонию, художник должен перерабатывать всё душой и выдавать позитив. Поэтому я не люблю играть отрицательные роли. Их легче играть, но это не мое.
— Вы больше артист театра или кино?
— Всю жизнь работаю и там и там. После института мечтал попасть в театр «Ленком», которым тогда руководил Анатолий Эфрос. Он меня посмотрел и принял, но мы недолго поработали: меня забрали в армию, потом его не стало. Он — один из моих учителей. Позже Эфрос работал и в театре Моссовета, ставил знаменитый спектакль «Дальше — тишина» с Ростиславом Пляттом и Фаиной Раневской. Я имел счастье партнерствовать с ней в разных спектаклях.
Знаете, я всю жизнь сижу на двух стульях — и театр, и кино для меня одинаково важны. Театр — дом, кино — приключение. В работе я скорее соавтор, чем исполнитель, поэтому мне важно совпадение мировоззрения с режиссером. Не потому, что лезу в авторство. Просто я пишущий человек и неизбежно привношу что-то свое в спектакль или фильм.