Полтора часа на гриме каждую смену — так создавался внешний вид Арлекина, одного из главных героев музыкальной киносказки «Буратино». Рузиль Минекаев неожиданно для себя стал рыжим. Стараясь сохранить баланс между психологизмом и популярностью у подростковой аудитории, Минекаев не отказывался и от наследия роли, которая сделала его суперзведой. О том, что общего у Марата из «Слова пацана» и Арлекина и каково играть в паре с «синим Буратино», Минекаев рассказал «Известиям» в преддверии премьеры фильма: в широкий прокат новые приключения деревянного человечка выйдут 1 января.

«Иногда смотришь на взрослых людей и понимаешь, что их самих еще нужно воспитывать»

— Рузиль, помните свою реакцию, когда вам предложили сыграть в новой экранизации «Буратино»? Остались ли у вас детские воспоминания о советском фильме или мультфильме?

— Да, конечно. У меня остались прекрасные воспоминания о том фильме. Я смотрел его много раз. И когда мне показали сценарий нового «Буратино», первое, о чем я подумал, — как было бы здорово принять участие в этом фильме и вообще иметь отношение к этой истории. А когда меня утвердили, я сразу начал готовиться.

Это была большая ответственность. Ведь надо было правильно преподнести персонажа. Я понимал, что у фильма есть своя фан-база, люди, которые выросли на предыдущей версии. И мне очень не хотелось, чтобы они увидели Арлекина как персонажа, радикально противоположного тому, к которому привыкли.

— Закладывали ли вы какую-то драму в своего персонажа? Например, у Карабаса в исполнении Фёдора Бондарчука есть целая история нереализованных актерских и режиссерских амбиций. Есть ли подобная подноготная у Арлекина?

— Мы размышляли об этом с режиссером Игорем Волошиным. Я предлагал свои идеи. Вся история «Буратино» — про отношения, про воспитание, про связь родителей и детей. И я всё время пытался заложить туда мысль о последствиях воспитания — или, наоборот, его отсутствия. Я старался очень аккуратно, через микроотсылки, показать, каким может быть человек, выросший без любви, без полноценной семьи.

— То есть Арлекин, который постоянно обижает Пьеро, — сам несчастный ребенок?

— В целом да. Это всё маска. Я, к сожалению, не так хорошо разбираюсь в психологии — возможно, будь я специалистом, я бы сделал это еще более подчеркнуто. Но, может быть, это и к счастью. Я пытался показать его травмы и последствия семейных обстоятельств не напрямую, а в мелочах: в поведении, в мимике, в каких-то маленьких привычках.

— Внешне ваш Арлекин — это нечто среднее между панком, клоуном Пеннивайзом из «Оно» и Джокером. В образе много узнаваемых ассоциаций. Вы обсуждали это с художником по костюмам? Или, возможно, сами ориентировались на какие-то референсы?

— Если честно, «Оно» я не смотрел, так что с Пеннивайзом у меня ассоциаций не было. И специально с костюмерами мы это не обсуждали. Но если представить, что Арлекину лет 40 или 50 и это был бы мрачный взрослый фильм, то, наверное, какие-то сходства по судьбе могли бы появиться. У нас всё-таки детское кино. Да, это новое видение режиссера — в гриме, костюме, подаче, но задачи показать персонажа как глубоко разрушенного, опасного человека не было.

— Что для вас в этой истории важнее всего: сказка или те глубокие взрослые подтексты, которые в нее заложены?

— Конечно, взрослые подтексты.

— А кроме темы отцов и детей, какие еще смыслы могут считать взрослые зрители?

— Это сложный вопрос. Иногда смотришь на взрослых людей и понимаешь, что их самих еще нужно воспитывать — наравне с детьми. Объяснять, как реагировать, как разговаривать, как вообще взаимодействовать с другими людьми. Поэтому для взрослых там тоже много тем: дружба, верность, честь. «Буратино» несет огромное количество моральных ценностей.

«Танцы были самым энергичным и одним из самых веселых моментов»

— Что оказалось самым сложным в работе? Судя по всему, было много технических моментов: несколько кукол Буратино, компьютерная графика, трюки.

— Самым сложным было, наверное, полтора часа сидеть на гриме. У меня была сложная прическа, свои волосы, которые каждое утро красили, поднимали, фиксировали. Мне говорили, что краска будет смываемой, но в итоге она въелась и я еще полгода ходил рыжим. Успел даже поучаствовать в нескольких проектах в таком виде. А после съемок я просто сбрил волосы.

Вторая сложность — это сама техническая съемка. Очень много CG, то есть компьютерной графики. Вместо трех-четырех кадров за сцену ты снимаешь 15 технических. Просто стоишь и ждешь, пока пронесут «синего Буратино», пока пройдут шары, пока поставят лидар и отсканируют помещение. А тебе хочется играть, быть в процессе.

— Утомительно. Тем более что вы еще и много танцуете.

— Танцы были, наоборот, самым энергичным и одним из самых веселых моментов. Там почти не было технических сложностей: съемки на улице, декорации, живая массовка, живые артисты. Мы немного репетировали, а потом просто работали — и это было удовольствие.

— Игорь Волошин любит репетировать или быстро ставит в кадр?

— У нас были читки, а репетировали мы уже непосредственно во время съёмочного дня. Всё происходило в процессе.

— Планируете прийти на премьеру с сыном и показать ему «Буратино»?

— Планирую прийти с супругой, но пока без ребенка. Для меня это очень важная премьера, и мне хочется быть на ней от начала до конца. А сыну всего три года — есть риск, что мы просто не досидим. Даже самый веселый детский фильм в этом возрасте — для него испытание.

— Среди партнеров были Марк Эйдельштейн и Анастасия Талызина, с которыми вы уже работали. Это как-то помогало на площадке?

— С Настей мы до этого не пересекались: «Москва слезам не верит» была уже после «Буратино». А с Марком, действительно, снимались раньше. Это был мой первый большой проект, где мы играли главные роли вдвоем. Я бы не сказал, что это сильно помогало в кадре, скорее в перерывах: было о чем поговорить, пока мы ждали лидары, HDR и прочие технические штуки.

«Как говорят, девушкам нравятся плохиши»

— Мне показалось, что Арлекин по типажу близок к вашим другим персонажам: Адидасу-младшему из «Слова пацана» или Ширмику из «Подслушано в Рыбинске». Внешне колючий, но внутри хрупкий и ироничный.

— Да, всё верно. Безусловно, есть сходство.

— Почему, как вам кажется, подобные герои так нравятся зрителям?

— Хороший вопрос. Не знаю… Как говорят, девушкам нравятся плохиши. Наверное, дело в уверенности, в обаянии. У таких персонажей всегда динамичная, развивающаяся линия, за ними интересно следить.

— А есть мечта о большой классической драматической роли — условном Гамлете?

— Есть один проект, который никак не может запуститься. Это как раз то сложное, необычное, совсем не похожее на прежние роли. Раньше мне очень хотелось, чтобы он поскорее начался. Думал, вот он, шанс показать актерский потенциал.
Недавно мы наконец сняли тизер, и я понял, что нахожусь немного не в своей тарелке. Для таких ролей, которые кардинально отличаются от твоей психофизики, нужны долгие репетиции, чтобы всё было достоверно.

— Есть ли у вас с Арлекином общие черты?

— На самом деле да. Все три персонажа, о которых вы говорите, в чем-то схожи — и со мной тоже. После «Слова пацана» у меня была мысль: нужно срочно сделать что-то совсем другое, глубокое, показать, что я могу быть разным. Но со временем я стал думать иначе. Наверное, лучше всего актер делает то, что в нем заложено изначально: опыт, бэкграунд, среда, в которой он рос. Поэтому эти роли и похожи. Иначе бы меня, наверное, утвердили на Пьеро или Артемона.

— Есть желание вырваться из этого амплуа?

— Раньше это желание было особенно сильным. Но сейчас я думаю немного иначе. И то, о чем говорил выше, довольно свежая мысль. Ей всего пара месяцев. Я ее пока осмысливаю.