Наиболее мемные представители поколения Z не перестают удивлять новыми трендами. Психологи уже отметили, что молодежь копирует своих дедушек и бабушек: зумеры отдыхают в санаториях, слушают песни Кадышевой и с удовольствием носят винтажные вещи. А последний тренд удивляет даже специалистов: стало модно проситься «на отдых» в психиатрические клиники и дома престарелых. «Известия» разбирались, что стоит за этими тенденциями.

Клинический психолог, руководитель реабилитационной программы Клиники доктора Исаева Татьяна Метелёва не считает так называемый «отдых в психушке» трендом или причудой поколения. С ее точки зрения это скорее симптом не отдельного человека, а целой социальной ситуации.

— Молодые люди всё чаще демонстрируют запрос на безопасность, на возможность сделать паузу, побыть в защищенном пространстве, где есть структура, режим и поддержка, — поясняет Метелёва. — Мир вокруг воспринимается ими как перегруженный, токсичный, непредсказуемый. На этом фоне даже больничная среда может показаться спокойнее и надежнее, чем обычная жизнь.

Тем не менее Метелёва считает подобный «отдых» довольно странной формой «передышки». Потребность в паузе и эмоциональном детоксе понятна и естественна, но госпитализация в такие учреждения всё же слишком радикальный способ ее удовлетворить. По мнению эксперта, за странным желанием отдохнуть в психушке стоит бессознательный поиск помощи, попытка найти то, чего не хватает в повседневности: четкий распорядок дня, постоянное внимание, ощущение опоры, возможность переложить на кого-то ответственность, а также потребность в неких границах.

Просто полежать в обычной психбольнице не выйдет. Госпитализация предполагает диагноз, острое состояние, наличие реальной угрозы для себя или окружающих. Это не спа и не пансионат, а место, где проходит серьезное лечение, подчеркивает клинический психолог. Одного желания маловато — нужны веские основания: клинические, медицинские, подтвержденные специалистом. Путь в дом скорби начинается с приема у врача-психиатра: проводится осмотр, ставится диагноз, оценивается состояние и решается, нужно ли стационарное лечение. Случайных пациентов там не бывает. И прежде чем решаться на такой шаг, молодым людям или их законным представителям важно узнать, что именно стоит за этим желанием: возможно, решить проблему удастся и без радикальной меры.

— Что касается частной клиники, то всё происходит анонимно, сведения никуда не передаются, врачебная тайна полностью сохраняется, — комментирует Метелёва. — У нас действительно есть пациенты, которые приходят добровольно, именно с подобным запросом — на защиту, восстановление и помощь. Но если речь о государственном учреждении, то наличие диагноза может повлечь ограничения в будущем: при получении водительских прав, устройстве на некоторые виды работы. Поэтому решение о госпитализации должно быть продуманным.

Психологические последствия такого «отдыха» могут быть разными, предостерегает эксперт. Отрицательные моменты будут связаны со стигматизацией — чувством стыда, ощущением, что «со мной что-то не так».

— Но если человек действительно получает помощь, а лечение проходит качественно, то такой опыт послужит началом более осознанного отношения к себе, своего рода внутренним перезапуском, — продолжает эксперт. — Особенно если появляется понимание того, как справляться с кризисами, как выстраивать границы и куда обращаться за поддержкой. Тогда госпитализация превращается в часть личной истории восстановления.

В качестве лайт-версии зумеры мечтают об отдыхе в частных домах престарелых и в санаториях. В первом случае тех, кто готов выложить в месяц от 65 тыс. рублей за пребывание в таком учреждении, ожидает размеренная жизнь под присмотром врачей и персонала. Пациентов кормят пять раз в день, проводят с ними занятия на поддержание когнитивных способностей, сопровождают на процедуры и прогулки. Здесь, как в детском саду, мастерят поделки, собирают пазлы. Однако на деле не всем понравится проводить время с бабушками и дедушками, у многих из которых прогрессируют старческие болезни, а кто-то практически не обслуживает себя. «Все-таки здесь специфическая обстановка», — пояснила «Известиям» сотрудница одного из подобных заведений. Несомненным плюсом можно считать лишь тот момент, что молодой человек, сравнив свои порой надуманные трудности с реальными проблемами, покинет заведение с ощущением того, что надо просто жить, радоваться жизни и что-то делать, пока для этого есть силы и здоровье.

— Санатории — это уже гораздо более здоровая и социально одобряемая альтернатива, — комментирует Татьяна Метелёва. — Это действительно хороший вариант структурированного отдыха: там есть режим, процедуры, прогулки, внимание к телу и психике, но при этом нет той стигмы, которая сопровождает психиатрическую госпитализацию.

Метелёва называет санаторный отдых разумным способом позаботиться о себе, возможностью сделать паузу, восстановиться, добровольно отказаться на время от гаджетов, от лишней информации, от привычек, которые истощают.

Олды задаются вопросом: от чего же устали зумеры? Татьяна Метелёва предлагает не сводить эту загадочную усталость только к избалованности или к тому, что зумерам всё подавали «на блюдечке». Это поколение действительно росло в специфических, по сравнению с предшественниками, условиях, но причины усталости зумеров гораздо глубже, чем принято считать.

— Прежде всего — чудовищная информационная перегрузка, — говорит Метелёва. — Зумеры фактически родились вместе с гаджетами. С самых первых дней их окружает постоянный поток звуков, изображений, сообщений — тот самый «белый шум», который раньше создавал только телевизор, а теперь — смартфоны, планшеты, колонки, голосовые помощники.

Как результат — постоянная стимуляция нервной системы и ощущение, что невозможно «отключиться».

— А еще — непрерывный поток новостей, социальное давление, сравнение себя с другими, необходимость быть «на связи» круглосуточно, — перечисляет эксперт. — Даже взрослым людям с опытом и сформированной психикой бывает трудно сделать информационный детокс хотя бы на пару дней. А для тех, кто живет в этом с рождения, это практически недостижимо. Плюс ко всему — общая неопределенность будущего: экономическая нестабильность, турбулентность на рынке труда, политическая напряженность.

Всё это влияет на молодых сильнее, чем принято думать, резюмирует Метелёва.

— В основе лежит еще и кризис смыслов. Если раньше взросление означало повышение уровня жизни — собственные деньги, независимость, возможность позволить себе больше, — то теперь всё наоборот. Для многих молодых людей вступление во взрослую жизнь связано с ухудшением привычного уровня комфорта, — рассуждает Метелёва.

Этот парадокс объясняется слишком хорошим отношениям к детям до того, как они вступают в самостоятельную жизнь.
— Когда-то у человека было всё: хороший телефон, компьютер, чистая одежда. Дома в холодильнике ждала еда. В семьях были помощники, няни, репетиторы. Всё это обеспечивали родители. А во взрослой жизни то, что раньше доставалось просто так, нужно обеспечивать самостоятельно. При этом стартовые возможности у большинства очень скромные: с уровнем дохода, доступным в начале жизненного пути, сложно даже приблизиться к тому уровню жизни, который был в родительском доме, — говорит Татьяна Метелёва.

Всё это в комплексе вызывает у молодых людей серьезное внутреннее напряжение. Юношам и девушкам нужно заново найти смысл, понять, как построить жизнь, если привычные ориентиры — комфорт, стабильность, успех — оказались труднодостижимыми.

— Отсюда и усталость: не только от внешней скорости, но и от внутреннего конфликта между ожиданиями и реальностью. Это поколение растет в мире, где взрослость больше не обещает награды, а требует всё больше сил и всё меньше отдает взамен, — резюмирует Метелёва.

Зумеры выросли в тотальной стабильности, но для них эта стабильность превратилась в болото и источник тревоги, дополняет коллегу клинический психолог, сексолог, телесный терапевт Сергей Волков.

— Этот эффект после ковида стал заметен во всем мире, его назвали коллективной травмой, — поясняет Волков. — Мы, психологи, учим людей, находящихся в таком состоянии, не смотреть новости, не читать СМИ или информационные блоги, а сконцентрироваться на простых вещах: починить чайник, засолить огурцы, сходить (именно сходить) в магазин или лучше на рынок. Словом, жить простую жизнь, в которой «всё подвластно мне и моей воле».

Зумеры бессознательно, коллективно выбирают такой путь, считает Волков. Простые радости, на которые они в конечном итоге делают ставку, помогают им не потеряться в несколько хаотичном современном мире.

— Они не могут изменить мир, они смирились с будущим (любым, в отличие от нас) и просто живут день от восхода до заката. Но не ради будущего, детей или идеи, а ради себя. Просто прожить хороший день. И всё равно, какой день будет завтра, главное, чтобы этот был хороший. С одной стороны, в этом есть величайшая мудрость, с другой — чувствуется горький привкус тлена, безысходности и безразличия, — сетует сексолог.

Татьяна Метелёва считает, что феномен сходства зумеров с пожилыми людьми действительно заметен.

— В этом есть элемент психологической защиты. Бабушки и дедушки в коллективном восприятии ассоциируются со спокойствием, устойчивостью, предсказуемостью мира. Для многих молодых людей это очень притягательно: они не застали тот «медленный» мир, но много о нем слышали — как о времени, когда всё было понятно, честно, просто, когда не нужно было постоянно конкурировать, сравнивать себя, быть онлайн, — резюмирует Метелёва.

В этом клинический психолог видит также интерес к «ностальгическим» вещам — к ретроодежде, старой музыке, аналоговым фотоаппаратам.

— Это попытка приблизиться к образу мира, в котором, как им кажется, было больше покоя и доброты, — продолжает эксперт. — Хотя, конечно, идеализация прошлого — вечная человеческая привычка: каждое поколение склонно преувеличивать достоинства своей молодости и ужас современности. Об этом писали еще классики, и ничего нового в этом нет.

Тем не менее Татьяна Метелёва подчеркивает, что влияние старших поколений действительно ощущается. Бабушки и дедушки становятся для молодых символом заботы и порядка, а их привычки (вроде той самой «санаторно-курортной» культуры советского времени) оказываются неожиданно привлекательными для молодых. Это еще один способ искать безопасность, опору и хоть какую-то структуру в очень хаотичном мире, резюмирует эксперт.

В мире моды тоже заметили интерес зумеров к временам, которые они не застали. Но молодые люди не одеты «под бабушку» буквально, они переосмысливают прошлое через ностальгию, считает международный фешен-консультант, практикующий стилист Александра Левитина.

— По аналитическим обзорам WGSN и Think with Google, поколение Z формирует не единый стиль, а эклектику микротечений, где ретромотивы являются одним из языков самовыражения, — рассказывает Александра Левитина.

Ностальгия в нарядах зумеров сочетается с иронией. Например, бабушкин платок может соседствовать с кроссовками, а винтажная брошь будет красоваться на куртке-бомбере.

— С точки зрения антропологии моды одежда выполняет роль языка принадлежности. Когда общество испытывает стресс, люди интуитивно обращаются к чему-то большему, чем просто материал, — символам, обещающим устойчивость, добавляющим особый смысл, — продолжает Левитина. — Ремесленные элементы, кружево, вязка — это знаки «дома», памяти и заботы, переведенные на язык материи.

Фешен-консультант отмечает, что социологи моды объясняют такие «волны» через эффект trickle-up (в переводе с английского — просачивающийся), когда стили, рождающиеся в субкультурах, поднимаются в мейнстрим. Так «бабушкинская» ироничная эстетика, родившаяся в TikTok и Pinterest, теперь закрепилась на подиумах. Например, теги lace (кружево) и romantic (романтика) входили в основные тренды сезона весна-лето/2025. И это уже не что-то случайное, а часть общего модного кода, но в интерпретации ретро через современное прочтение, говорит эксперт.

По словам Левитиной, молодежная мода сегодня напоминает живой «архив», где десятилетия и различные эстетики существуют все одновременно. На языке моды эстетики это уникальные стили или атмосфера, вызывающие определенные эмоции или ассоциации. Эксперт перечисляет предпочтения молодежи:

— Эстетики Coquette и Cottagecore — кружево, банты, цветочный орнамент, светлые ткани — отсылают к Викторианской эпохе и к моде середины XX века. Это эстетика «домашней романтики» и «наивной женственности». Популярность объясняется психологическим механизмом ухода от тревожной реальности в образы «доброго безопасного прошлого».

— Эстетика и культурный феномен Y2K (Year 2000) — это ностальгия по 1990–2000 гг. Низкая посадка, блестящие топы, лого и неон. Фактически это отсыл к детству нынешних 20-летних. В 2024–2025 годах бренды возродили десятки моделей нулевых.

— Эстетики Dark academia и Preppy reboot — современное переосмысление университетского стиля. Твид, плиссе, шерсть, книжная эстетика — отсылка к университетской моде 1950–1960-х годов. Мотив «ученой романтики» — реакция на цифровое перенасыщение. Зумеры романтизируют знание, бумагу, библиотеки.

— Quiet luxury (тихая роскошь) и Street comfort (уличный комфорт). Минимализм и спортивные формы — отсыл к 1980–1990-м. Зумеры сочетают базовые вещи с акцентными деталями, стремясь к разумной индивидуальности: не кичиться брендом, но быть узнаваемым.

— Винтаж и ресейл. Вторичный рынок для молодежи становится частью нормального модного поведения — ценятся уникальные находки, устойчивость и уважение к вещам, сделанным «на годы». Зумеры чаще других выбирают ресейл и винтаж как способ осознанно подчеркнуть индивидуальность.

Стремление молодых к уюту и романтизму — это эмоциональный ответ на ускорение, подчеркивает фешен-эксперт. На фоне экономической и социальной неопределенности потребители, особенно молодежь, чаще выбирают одежду, в которой ценятся комфорт, прагматичность и долговечность.

— Отсюда рост интереса к мягким фактурам, объемным формам и природным цветам. В антропологическом смысле это реакция на разрыв между телом и цифровой средой: одежда возвращает физическое ощущение себя. В социологическом — форма «тихого протеста» против индустриальной моды и агрессивного маркетинга, — рассуждает Александра Левитина.

Между тем, по мнению эксперта, нецелесообразно утверждать, что мода молодых стала менее агрессивной. Кружево и пайетки в их нарядах соседствуют с грубым денимом и технофактурами. Контраст между мягкостью и дерзостью становится языком самовыражения поколения Z.