На телеканале РЕН ТВ 1 ноября пройдет телевизионная премьера политического детективного сериала «Дорогой Вилли». В нем рассказывается о том, как почти пятьдесят лет назад удалось избежать масштабного кризиса между СССР и США, что могло бы спровоцировать глобальные катастрофические события. Одну из главных ролей — журналиста Валерия Плетнева — исполнил Алексей Розин. Прототипом персонажа стал политический обозреватель газеты «Известия» Валерий Леднев. В эксклюзивном интервью «Известиям» Розин рассказал, как сюжет сериала перекликается с современностью, почему работа с Андреем Звягинцевым стала для него профессиональной удачей и какова судьба сотен выпускников актерских факультетов.
«Это нормальная человеческая реакция — не с горящими глазами на подвиг, а испугаться»— В сериале «Дорогой Вилли» вы играете журналиста Плетнева, прототипом которого стал Валерий Леднев. Как проходила ваша подготовка? Общались ли вы с его родственниками или коллегами?
— Мне не удалось поговорить с детьми или коллегами. Тем не менее я изучал материалы и много беседовал с Игорем Прокопенко, автором сценария и одним из главных продюсеров проекта, который лично знал всех действующих лиц, за исключением Леонида Брежнева и Вилли Брандта.
Валерий Леднев был весьма интересной личностью. В газете «Известия», которую возглавлял Алексей Аджубей, он работал политическим обозревателем. В реальной жизни, в отличие от фильма, он также был сотрудником КГБ. Однако в сериале его на все приключения втягивает Вячеслав Варданов (прототипом которого является советский контрразведчик Вячеслав Кеворков, роль которого исполнил Сергей Марин). В операции Плетнев участвует как журналист, прибывший на конференцию. Мой персонаж кажется мягким, неконфликтным и ценящим комфорт, но при этом охотно ввязывается в авантюры.
— Между ними сложилась непростая личная история?
— Да, Плетнев пережил концлагерь, который Варданов освободил в составе советских войск. С тех пор они остаются друзьями. Мне это напомнило знаменитый советский фильм «Мертвый сезон», где разведчик Константин Ладейников (Донатас Банионис) охотится на нацистского преступника доктора Хасса, который после войны устроился в фармацевтическую корпорацию, а тех, кто мог его узнать, уже нет в живых. Единственный выживший — актер детского театра, которого играет Ролан Быков.
Там есть запоминающаяся сцена: сотрудник КГБ приезжает завербовать героя Быкова. Он медленно проходит через портретное фойе во время детского спектакля, а в антракте артиста просят ехать с ними. Но тот отказывается — он уже достаточно оттерпел и не готов вновь пройти испытания.
Это вполне закономерная человеческая реакция — не с пылающим воодушевлением, а с испугом. Тем не менее герой отправляется вместе с Банионисом ловить преступника. Он очень похож на моего персонажа в «Дорогом Вилли»: также прошел через концлагерь и не желает повторения таких ужасов, но обладает серьёзным внутренним стержнем. Превозмогая страх, он выполняет свой долг.
— Почему кинематограф так часто обращается к сюжету про шпионов и разведчиков?
— Прежде всего, это интересный жанр: тайные операции, погони, политические интриги, секреты государств и шпионы. Во-вторых, стоит посмотреть на наш современный мир, где звучат угрозы ракетами. Этот фильм рассказывает о том, как советские разведчики смогли предотвратить ядерную катастрофу. К сожалению, сюжет выглядит очень актуальным и в наши дни.
«Девяностые — это и зона максимальной турбулентности»— Ваша фильмография крайне разнообразна: от позитивных до отрицательных персонажей. Недавно вы сыграли Азазелло в экранизации «Мастера и Маргариты» — убийцу с собственными принципами. Почему зрители любят таких героев?
— Трудно сказать, но можно предположить, что во все эпохи, когда люди не находили справедливости у правителей или аристократии, они обращались к героям вне закона — кто-то вроде Робин Гуда. Он не боится нарушать правила, но при этом справедлив и защищает обычных людей.
— Почему же сегодня так популярны фильмы про 1990-е годы?
— Это просто своеобразный модный цикл. Те, кто были детьми в ту эпоху, выросли, стали кинематографистами, дизайнерами, моделями и вносят в свое творчество воспоминания о том времени. Со временем плохое забывается, хорошее становится ярче, и мы начинаем романтизировать те времена — мультфильмы, конфеты, аттракционы, видеоигры.
— Как вы сами вспоминаете те годы?
— Я был подростком. С одной стороны, это было чудесно. Советский Союз окончился, исчезли старые ограничения, началась новая эпоха. Перестройка совпала с моим первым классом. В результате появился частный бизнес и товары, которые были ранее недоступны. Мы избавились от дефицита, появились яркие конфеты, жвачки, лимонады, джинсы и новая музыка на пластинках и кассетах. Это была невероятная свобода и новое знакомство с материальным миром.
С другой стороны, девяностые стали временем сильной нестабильности. Моральные ориентиры исчезали, ценности менялись радикально, у взрослых буквально рушилась почва под ногами. Вспоминаю голод, продуктовые талоны, деньги, напоминавшие фантики. Повсюду царила нищета, серость и грязь, как будто нескончаемая поздняя осень или ранняя весна — грязь под ногами, торговля на ящиках. Страна превратилась в большой блошиный рынок. Люди оказались в центре этого хаоса, окружённые заманчивыми витринами, но неспособные обладать тем, что за ними скрывается. Это была эпоха бандитизма, но вместе с тем множество нового и прекрасного. Люди надеялись, что худшее уже позади, и впереди их ждут лишь свобода и радость.
— Сотрудничество с какими режиссерами вы считаете профессиональным успехом?
— Безусловно, работа с Андреем Звягинцевым стала важнейшим этапом моей карьеры. Я невероятно благодарен ему за доверие в трёх ролях — это был настоящий профессиональный вызов.
Однако всё началось с Олега Штрома, который дал мне первую большую роль в сериале «Десантный батя» — водителя генерала Меркулова, которого сыграл Михаил Жигалов. Благодаря этому я научился водить автомобиль и получил права. Штром спросил: «Ты умеешь водить?» Я, конечно, кивнул, а потом быстро записался на курсы и через неделю уже ездил по площадке.
«Старые мастера говорили: в театре актер набирает мастерство, мышечную массу, а в кино — тратит ее»— Сейчас вы снимаетесь примерно в десяти проектах в год. А около тридцати лет назад вас исключили из колледжа культуры. Это правда?
— Да, меня исключили за пропуски занятий и нарушение дисциплины. В итоге так и надо было сделать. Тогда у меня было другое мнение. (Смеется.) Я всегда стремился к актерскому ремеслу, но по ошибке поступил на режиссёрское отделение массовых праздников. Первый курс я как-то прошёл, а на втором году началась моя работа в любительском театре «Квадрат» на Кутузовском проспекте, рядом с парком Победы. Там проработал почти два года.
— А в Школу-студию МХАТ вы стремились попасть изначально, или просто так сложилось?
— Перед отчислением из колледжа я всё же решил идти дальше и поступать в театральное учебное заведение. Моей отличной преподавательницей сценической речи была Елена Анатольевна Багрова — ей большое спасибо за наставления. Она направила меня на правильный путь и посоветовала поступать в театральный вуз.
Так я узнал о существовании других учебных заведений. После неудачного первого раза поступления я работал и посещал подготовительные курсы, а через год меня приняли на курс Дмитрия Брусникина и Романа Козака — я этому очень рад и считаю это одной из главных удач в жизни.
— Где, на ваш взгляд, настоящий кузнец актерского мастерства — театр или кино?
— Не существует однозначного ответа. Есть талантливые актеры, которые никогда не работали в театре, а также те, кто всю жизнь на сцене, но в кино не проявляют себя. Театр предоставляет время на поиск, эксперименты и исправления ошибок. Спектакль может репетироваться годами, и даже после премьеры его можно постоянно дорабатывать и обновлять.
Кино же — дорогостоящий и технологический процесс, ограниченный по времени. Там каждая минута съемок ценится, и актёр должен прийти на площадку полностью готовым. Старые мастера утверждали, что в театре актер нарабатывает мастерство и мышечную массу, а в кинематографе — расходует их.
— В театральных вузах мало внимания уделяют этой стороне работы. Вы же преподаёте в Школе-студии МХАТ. Как вы решаете эту проблему?
— Мы понемногу меняем систему. В нашей группе (руководители — Марина Брусникина и Сергей Щедрин) создаем лаборатории, чтобы помочь выпускникам чувствовать себя уверенно на съемочной площадке.
Например, во время пандемии, когда первокурсники сидели на самоизоляции, мы использовали ситуацию для эксперимента. Мы разделили учебу на несколько направлений и устроили онлайн-экзамен по шести- восьми дисциплинам с перерывами. Это длилось весь день, и у студентов были интересные открытия, ведь им пришлось самим снимать и монтировать этюды.
— Вы начали ассистировать преподавателям сразу после выпуска и затем сами стали вести занятия. Это было вашей инициативой?
— Да, это была моя идея. После выпуска меня приняли в театр, но роли были незначительными, поэтому я вернулся в Школу-студию, сел рядом с педагогами и стал помогать им, вникать в методику. Мне нравится педагогика, она во многом похожа на режиссуру. Актерская профессия требует постоянного обучения. Преподавательство помогает видеть ошибки, которые ты сам допускал, и лучше понимать себя.
«Получить диплом и быть профессионалом — не одно и то же»— Сейчас существует много театральных мастерских, выпускающих сотни актеров ежегодно. Что потом с ними происходит?
— Это большой вопрос.
— Почему же тогда открывается так много учебных заведений?
— Потому что все хотят стать актерами.
— Почему?
— По, видимо, той же причине, что и в прошлые века. Люди мечтают иметь всё и при этом предпочли бы не прилагать усилий. Кажется, что работа актера — это легкая и беззаботная жизнь.
За 25 лет моей профессии технологии сильно шагнули вперед. Сейчас каждый может стать звездой или экспертом в любой сфере. В 1990-х героями были коммерсанты, бандиты и валютные проститутки. Затем в 2000-х появилась фабрика звезд, и все побежали в артисты.
Сегодня же — блогеры, которые завоевывают миллионы просмотров, снимая видео на камеру. Но как только кто-то начинает заниматься делом серьёзно, перестает казаться всё простым, появляются трудности, которые нужно преодолевать, чтобы стать настоящим профессионалом.
— Вас это не раздражает? Вы после нескольких попыток поступления в институт и постоянного обучения актерскому мастерству, а тут все решает телефон и огромное число просмотров.
— Пусть будет! Главное — научиться фильтровать эту информацию.
— Не разрушает ли такой подход профессию актера? Многие сегодня снимаются без специального образования, например, Саша Бортич, Аглая Тарасова, Оксана Акиньшина, Ирина Старшенбаум, Глеб Калюжный.
— И это замечательно.
— Значит, образование для актера не обязательно?
— Я считаю, что оно нужно, но не обязательно обязательно. Получить диплом и стать профессионалом — разные вещи. То же касается и успеха с популярностью. Диплом гарантирует совсем чуть-чуть.
В вузе человек приобретает важный культурный багаж, учится воспринимать и выражать мысли, учится правильно мыслить, настраивая ментальную оптику. Актерская профессия философская и даже магическая.
Есть много примеров, когда люди добились успеха без диплома. Из КВН, например, выходят создатели почти всего развлекательного контента, хотя они не учились ни на актеров, ни на сценаристов, ни на продюсеров. И я с удовольствием это смотрю. Образование нужно для создания культурного фундамента, чтобы воспринимать глубокие мысли, формировать интеллект. Актер — профессия не только творческая, но и техническая.
— Студентов учат работать с речью, голосом и дыханием.
— Конечно! Инструмент танцора — тело, драматурга — интеллект и психика, а актера — психофизика. Фантазия создает образы, но артисту нужно владеть телом, голосом и дыханием, чтобы передать их зрителю.
Поэтому телесная координация, эмоциональная устойчивость и аналитические способности, а также постоянное интеллектуальное развитие — это то, без чего актер не сможет быть полноценным и конкурентоспособным специалистом.
— Еще одна актуальная проблема — искусственный интеллект. В США появилась первая актриса, созданная нейросетью. Актеры обеспокоены. Считаете ли вы это угрозой?
— Лично я немного боюсь роботов. (Смеется.) Но если говорить серьезно, то надеюсь, что люди скоро устанут от новых игрушек, и всё придет к балансу. Я верю, что никакая голограмма или искусственная форма не сможет заменить живого актера.
Другой вопрос — будет ли массовый интерес к живому исполнителю. Возможно, ситуация повторит сценарий с ламповыми усилителями и виниловыми проигрывателями: изначально казалось, что они устарели, а потом стали элитой и дорогостоящими предметами.
Пока человек существует как вид, его всегда будет влечь живое общение. Мы уже почти все перешли на виртуальное взаимодействие, и процесс только ускоряется. Люди реже встречаются офлайн, и в будущем живое общение станет ещё более ценным.
Показывает популярность стендап-шоу, когда в маленьких барах и кафе артисты рассказывают истории лицом к лицу с публикой. Западные актеры уже разрабатывают профсоюзные ограничения в связи с новыми технологиями — и это правильный шаг. Регулирование необходимо, но сопротивляться прогрессу бессмысленно.