Михаил Елизаров, известный писатель, поэт, музыкант и мистик, вновь появился на литературной сцене с новым романом, в котором он вновь переворачивает привычное восприятие реальности. Критик Лидия Маслова подготовила обзор книги недели специально для «Известий».
Михаил Елизаров«Юдоль»Москва: издательство АСТ: редакция Елены Шубиной, 2025. — 474 с.
Роман «Юдоль» представлен как «квазирелигиозный трактат», что может звучать с долей иронии, но в целом точно отражает жанр произведения. В центре сюжета – «главная вселенская мистерия», переплетённая с бытовой метафизикой, и на основе которой используется «Откровение Иоанна Богослова» как сюжетная канва. Среди красочных героев фигурирует юродивый житель окраины, прозванный Лешей Апокалипсисом, говорящий исключительно языком «Откровения»: «И видел я магазин о пятидесяти шагах в длину и ширину. И стены его и двери были подобны чистому стеклу, и был он полон жигулевского питья в сосудах изумрудного цвета, и работали там неправедные жены, и дано им было право отпускать продукты по государственной цене, и они их отпускали, а самые дефицитные продукты толкали с черного хода по цене, завышенной вдвое». Елизаров ранее уже хорошо освоил этот приём совмещения советской повседневности с инфернальной метафизикой в рассказе «Санек», где падший колдырь приобретает божественную сущность, создавая своеобразный комический эффект.
Эта идея логично развивается в «Юдоли», которая начинается с интригующего момента: «Сразу после выхода на пенсию Андрей Тимофеевич Сапогов решил продать душу Сатане. А до того сорок лет просиживал штаны в окраинном собесе». Для установления контакта с Сатаной (международное движение сатанизма признано экстремистским в России и запрещено) требуется вернуть ему утраченный палец, который находится на руке одиннадцатилетнего мальчика Кости, страдающего лишаем: «Многие думают, что палец у Кости отсохший, но это не так. Он может чуть сгибаться, и на нем, медленный, точно карликовое деревце, продолжает расти ноготь, напоминающий загнутый птичий клюв». Ситуация с самим Сатаной не лучше: он изображён как небольшой копролитовый истукан, украденный из Серпуховского краеведческого музея, и томится в обветшавшей хрущевке на улице Летчика Нестерова, дожидаясь своего пальца.
Фото: издательство АСТ, редакция Елены Шубиной Михаил Елизаров, «Юдоль»Тем не менее, Сатана, созданный Елизаровым, вряд ли способен осознанно ждать, ведь он «не Самость, а экзоскелет (инструмент мистической войны, передатчик и летательный аппарат, учитывая наличие крыльев), через который Сверхсущность, которую можно назвать Диаволом, воплощается во внешний мир — материальная ипостась. Не ошибочно сказать, что в Аду обитает Диавол (Люцифер), который суть и Сатана, но внешний Сатана не является Диаволом». Упал с небес Сатана «получил повреждения при падении и выполняет свои боевые задачи частично и с ограничиениями, пока не восстановит цельность». Все эти тонкости объясняет один из персонажей, бывший счетовод и начинающий сатанист Сапогов, ведьмак Прохоров, который вскоре станет его ключевым соперником и противником. Одна из самых ярких сцен действия в «Юдоли» — дуэль между ними, скорее баттл, где оружием служат магические дактилы, анапесты, хореии и амфибрахии: «У дедушки в сердце взорвалась петарда, ужель наступает инфаркт миокарда?!»
«Юдоль» увлекает читателя в сложный, напоминающий лабиринт визионерский хронотоп, где сюжет часто разветвляется, меняет линейное движение на обратное, эпизод, пронизанный живописной реальностью, внезапно оказывается галлюцинацией, одно место сменяет другое и возвращается обратно, а герои существуют одновременно в двух параллельных измерениях, имея совершенно разные образы. Обширный объем романа позволяет временами излишне детально и многословно, но в целом доступно и подробно раскрывать эти необычные спецэффекты не только с религиозной и философской, но и с научно-технической точек зрения. Так, одним из важных лейтмотивов становится «лентикулярная печать», которая дает возможность увидеть на значке «Ну, погоди!», принадлежащем Косте, то зайца, то волка, в зависимости от ракурса взгляда.
Мерцающий, иллюзорный, «лентикулярный» тип бытия присущ и повествователю – сказочнику, от чьего лица ведется рассказ, который может долго не появляться, настолько, что о нем забываешь, а затем неожиданно обращается ласково «милая» или «ласточка моя». Иногда это выглядит как раздражающий сбой в сюжете, но Елизаров объясняет, что данный приём называется ретардацией — нарочитым замедлением повествования. Его применяли в фольклоре, например, в былинах и сказках, где чистого сюжета почти нет, что формирует фрактальную структуру нарратива с постоянными повторениями. Кроме того, ретардация необходима, чтобы создавать напряжение и саспенс. «Ну и заодно ретардация незаменима для нагнетания пресловутого саспенса. Но разве ж ты слышала об этом, дурочка моя любимая?..» — говорит рассказчик. Эта фантомная «дурочка» — удобный инструмент автора для мудрой иронии и самоиронии, которая помогает разрядить скуку утомленного читателя.
Название романа интригует и несет несколько смыслов, вызывая скорее грустные ассоциации, поскольку «земная юдоль» — это место, где приходится многое терпеть. В умелых руках Елизарова оно приобретает не только тревожные апокалиптические коннотации, но и юмористические оттенки. Так, когда в истории появляется новая заведующая отделением в месте работы матери Кости — Юдоль Мансуровна, рассказчик предупреждает не радоваться преждевременно: «Ранее можно было беззаботно смеяться, когда коллег звали Владимир Волкович и Ольга Зайцевна — забавные имена из «Ну, погоди!». А вот Юдоль Мансуровна — мрачное предзнаменование грядущей мировой катастрофы».
Поскольку многие главные герои романа — ведьмы, колдуны и некроманты, «Юдоль» также выступает в роли подробной энциклопедии магических практик. Музыкальным эпиграфом могла бы стать композиция, написанная самим Елизаровым — «Некрономикон», близкая «Юдоли» по духу и энергии. Описанные в книге способы и правила колдовства частично заимствованы, а часть, конечно, является плодом фантазии автора с дьявольским остроумием и сатанинским юмором: «Кто-то рассказывал, что вместо проклятий Создателю пел в церкви песню Пугачевой «Лето», и был, вроде, мощнейший эффект кощунства».
Особое удовольствие в «Юдоли» доставляет игра на теме сходства колдунов и преступников: «Ближайший аналог мира колдовства — криминальная среда, где уважаемые лица — воры, а остальные — фраера, типы недочеловеков. Так что для мага обычные люди — покорное быдло, а «правильные» — исключительно колдовские «нелюди». Но главная дихотомия романа — не между колдунами и простыми людьми, а между Сущим и Бытием, кантовскими ноуменами и феноменами, поверхностной реальностью, воспринимаемой мозгом, и трансцендентной Глубокой Реальностью. Опираясь на это, через своих фантастических героев Елизаров доступно объясняет механизм восприятия человеком мира («Мироздание возникает под взглядом Бога, а ум (...) строит из ноуменов трехмерный фокус-покус...»), сравнивая сознание с хитроумным волшебником Гудвином: «Ум — обманщик. Лишь малая часть — хранитель памяти. Главное — ментально-оптический прибор, назовем его феноменоскоп...»
Заключительная часть романа превращает феноменоскоп в Феномено-Епископа, а повествователь, несмотря на спасение мира (юдоль, то есть конец света, отложен до следующего раза), испытывает светлую грусть, связанную с непознаваемостью мира и неспособностью человеческим взглядом уловить его истинный смысл: «Неважно, какие опилки используются для создания макета этого мира. Феномено-Епископ создал Сущее так, что каждый живущий созерцал лишь образы и формы, не отвлекаясь на смысл, которого нет».