Книга Михаила Кельмовича, являющегося двоюродным племянником Иосифа Бродского, полностью соответствует своему названию «Метафизика и повседневность», масштабно раскрывая образ поэта в двух измерениях. С одной стороны, он предстаёт как выдающийся мыслитель, получавший трансцендентные озарения, а с другой — как человек, близкий к земному, «очень рыжий парень», которого автор по праву фамильных связей часто называет просто Осей. Критик Лидия Маслова представляет эту книгу недели специально для «Известий».
Михаил Кельмович«Иосиф Бродский: Метафизика и повседневность»СПб. : Издательский дом «Дескрипта», 2025. — 224 с.
Кельмович детально раскрывает, почему бесшабашное и «разгильдяйское» по советским (да и вообще любым) меркам поведение юного Бродского зачастую вызывало не столько одобрение родных, сколько тревогу за его будущее: «Немногие знают, каким был Иосиф в начале взрослой жизни. И как воспринимали родители и родственники его отказ от школы, а также последующие рискованные приключения». Согласно описаниям Кельмовича, становится понятно, почему родственники подростка Оси, бросившего школу в 15 лет, были обеспокоены его непостоянством: «Их волновали частые смены сомнительных работ, периодическое праздношатание, множество странных и рискованных поступков, но больше всего — огромное количество ненадежных и невыносимых знакомых».
Самое точное определение этим «поискам себя» позже дал Сергей Довлатов: «Бродский создал уникальную модель поведения. Он жил не в пролетарском государстве, а в монастыре собственного духа». Очень удачное описание гибкого характера поэта принадлежит и Наташе Шарымовой, его подруге: «Бродский редко оставался на весь вечер в одном месте. Обычно он умудрялся побывать сразу в нескольких компаниях. Ему было скучно общаться с одними и теми же людьми, особенно если те не могли выйти за земные рамки и вознестись в поэтические или философские высоты. Иосиф боялся, что в этот момент где-то происходят более интересные разговоры. Он пропускал через себя людей, как кит — планктон в поисках редкой пищи».
Фото: Издательский дом «Дескрипта» Михаил Кельмович «Иосиф Бродский: Метафизика и повседневность»Скорее всего, именно этот опасный и крайний разгильдяй, поглощавший человеческий планктон, представлен в книге более живо и интересно, чем другая, возвышенная сторона Бродского — одухотворённый визионер, которому после некоего трансцендентного опыта открылся «метафизический горизонт» и который стал великим поэтом. Понимание данного горизонта Кельмович взял у самого Бродского — его высказывание, что «наличие метафизического горизонта отличает настоящую литературу от беллетристики», неоднократно повторяется на страницах этого издания, представляющего собой сборник разножанровых текстов, созданных в разные периоды.
Первая и вторая части книги выполнены в классическом мемуарном стиле — там автор повествует о множестве общих родственников, как своих, так и Бродского, в третьей части он строит «параллельную биографию» поэта («попытку объединить в единый сюжет малоизвестные эпизоды жизни Иосифа Бродского, связанные с поиском откровения»), а в четвёртой рассматривает отдельные стихи с метафизической точки зрения. В заключительном эссе, называющемся «Две метафизики Бродского», метафизика обретает двойной смысл — автор поясняет, что «в контексте трансцендентного» произведения поэта можно разделить на две категории, пусть и с немного расплывчатым разграничением: «Стихи первой группы основаны на мировоззрении автора. Псевдометафоры второй возникают непосредственно из восприятия момента «здесь и сейчас».
Некоторую ясность вносит использование цитат самого Бродского, который то мастерски уклонялся от нелепых вопросов, то в зависимости от настроения отвечал крайне ярко и конкретно, в том числе о том, что поэту для метафизического озарения и творческого вдохновения достаточно самых простых вещей. Любовь Бродского к «воде» в любых её проявлениях хорошо известна поклонникам, кроме того, Кельмович приводит лирическое признание поэта режиссёру Елене Якович, создавшей документальный фильм «Прогулки с Бродским»: «Есть два главных шоу на свете для меня. Это — вот это (вода) и облака. Голова идет кругом, и можно достичь абсолютно замечательного экстатического состояния». Однако в такой момент серьезный литературовед Кельмович строго отдаёт себе отчёт и ограждает мечтательного дядю, находящегося в объятиях венецианской природы: «Не следует путать обычное восхищение природной красотой с приближением откровения или, по крайней мере, с опытом «остановки мира».
И все же, если абстрагироваться от попыток литературоведа (возможно, неосознанных) представить Бродского с его особенной системой восприятия мира на пафосных позициях, книга Михаила Кельмовича, как и его прежние мемуары «Иосиф Бродский и его семья», однозначно содержит множество увлекающих фактов, колоритных человеческих портретов, интересных мест (например, знаменитые Полторы комнаты, где поэт жил с родителями) и занимательных свидетельств тех, кто хорошо знал нобелевского лауреата.
Известный ироничный каламбур Евгения Рейна по поводу близкого друга Иосифа — «в багрец и золото одетая лиса» — не приводится в книге, однако цитируются выдержки из двух интервью Рейна, отличающихся своей остротой. Отвечая на ключевой вопрос о том, была ли Анна Ахматова наставницей Бродского, Рейн даёт неопределённый ответ: «Влияние Ахматовой заметно в важных вещах, но спрятанных во втором плане: в культурном слое, в нравственном отношении, в цене слова, в психологическом подходе». Зато в следующем интервью Рейн уже открыто иронизирует над наивным журналистом, задающим вопросы о наставниках Бродского: «Да, он называл меня своим учителем. Но это довольно сложный вопрос. Я не совсем понимаю, чему именно я его научил. Может, пить портвейн?»