Новую книгу медиевиста и антрополога Владимира Петрухина можно с уверенностью назвать «инфернальной» — именно такое определение дает автор, вспоминая тему своей кандидатской диссертации «Погребальный культ языческой Скандинавии», которую он защитил в 1975 году на кафедре археологии исторического факультета МГУ. Критик Лидия Маслова представляет данное издание в рубрике «Книга недели» для издания «Известия».
Владимир Петрухин «Погребальные обряды и культ предков»Москва : МИФ, 2025. — 224 с.
Отдавая дань памяти своим учителям и коллегам, Петрухин во введении выделяет среди наставников знаменитого этнографа Сергея Токарева, чьи труды о погребальном культе как ранней религиозной форме оказали значительное влияние на методики автора при интерпретации археологических находок. Токарев внёс ключевую идею о том, что многочисленные погребальные обряды в истории человечества значительно варьировались, но опирались на два противоположных стремления: «С одной стороны, попытка сохранить умершего предка в окружении коллектива — закрепить его тело в некрополе, могиле на стоянке и так далее. С другой — желание отправить покойника вместе с духами смерти в далёкий загробный мир».
Фото: издательство «МИФ» Владимир Петрухин «Погребальные обряды и культ предков»Такое двойственное отношение к умершим, которые одновременно пугают и, при правильном обращении, могут выступать как защитники и покровители живущих, является постоянным мотивом в книге. В ней подробно разбираются разнообразные ритуалы поддержания позитивных связей с усопшими родственниками, от которых зависит человек не меньше, а иногда и больше, чем от живых. Поминальные обряды в этом контексте представляют собой попытки сохранить гармонию с предками, что характерно для многих народов. Петрухин проводит параллели между культом предков у славян и индоевропейскими традициями, такими как культ питарам («отцам») в Древней Индии, где «жертвоприношение ради мертвого, выполненное родственниками, есть основа для счастья умершего» (цитата из индуистского священного текста «Гаруда-пурана»). Аналогично, у римлян духи покойных — маны — приходили к семьям в праздники: «Их название означало «добрых» предков, хотя они могли быть и злобными. В эти дни семья собиралась возле очага, а глава семьи ночью выходил, чтобы бросить мертвым горсть вареных бобов. Возможно, эта подача пищи служила также оберегом от вторжения мертвецов, которым нужно было пересчитать рассыпанные бобы».
Автор рассматривает множество мифов, касающихся смерти и погребального обряда у различных народов, при этом, как сотрудник Института славяноведения РАН, отдельно анализирует славянский фольклор с его легендами о живых мертвецах — вампирах, упырях. Из ярких культурных образов такого рода исследователь выделяет гоголевского Вия и графа Дракулу. По его словам, литературный образ Дракулы, известного как обольстителя женщин, схож с упырём из сказки № 363 из знаменитого сборника А.Н. Афанасьева. В сказке № 367 присутствует похожий с гоголевским сюжет о сообразительном солдате, которого оседлала ведьма, но был одолен с помощью мудрого деда, раскрывшего секрет: чтобы победить выходца с того света, необходимо делать всё наоборот, например пятиться от гроба задом.
Схожая магическая логика объясняет обряд выноса покойника вперед ногами — чтобы он не смог вернуться обратно к живым. Обширный перечень подобных примеров приводится в 9-й главе «Выходцы с того света и встающие из могил», где Петрухин отмечает, что «беспокойство живых мертвецов» — обычное явление в любых обществах, верящих в загробную жизнь, хотя «беспокойный покойник», по выражению автора, представляет собой оксюморон, сравнимый с «горячим льдом». К счастью, человечество обладает немалыми изобретательностью в умиротворении беспокойных усопших и в попытках сделать их полезными для живущих. Одним из действенных способов сохранить покойного рядом считается создание для него нового, не разлагающегося тела — например, урны или оссуария для костей. «Многие народы древней Европы и Средиземноморья часто придавали этим сосудам антропоморфный вид или делали их в виде жилищ. У некоторых народов специальные фигурки — куклы — также считались вместилищами душ предков».
В разных культурах голова считалась надёжным вместилищем души, поэтому получили распространение обряды ритуального хранения и использования черепов. «В Полинезии дух умершего вселяется в манекен, украшенный его собственной высушенной головой, — рассказывает Петрухин. — После похоронных церемоний черепа размещают в домиках мертвых и продолжают обращаться с ними: приносят пищу, делятся мечтами и планами и так далее». Черепа с тщательно восстановленными лицами — с помощью красок, глины, гипса и подручных средств — являются одними из древнейших известных археологам образцов портретирования.
В ряде случаев мертвые помогают рождению новых жизней. Например, суданский народ бокко имел обычай через год после захоронения вскрывать могилу предка, извлекать череп, очищать его и помещать в специальное жилище, после чего к нему мог обращаться отец женщины, не беременеющей: «Ты старый отец, давно умерший. Ты родил меня, когда был жив. Теперь я родил дочь, которая не имеет детей, хоть и замужем. Ты старый отец, прошу, помоги ей зачать ребёнка». В древнескандинавской «Саге об инглингах» описывается, как верховный бог Один общался с забальзамированной головой невинно убитого великана Мимира, чтобы узнать о судьбах будущего, получая от покойного важные сведения, недоступные другим богам.
«Кстати, здесь уместно вспомнить судьбу лишившегося головы Берлиоза из знаменитого романа Михаила Афанасьевича Булгакова», — отмечает Петрухин, делясь литературной ассоциацией. При чтении о культе черепов и его разнообразных, порой очень сложных вариантах невольно приходит на ум сленговое название родителей у советских подростков — «черепа». Эта забавная параллель не противоречит духу книги Петрухина, которая может показаться кому-то инфернальной и страшной, но завершается бодрой цитатой из «Фауста» о сухой теории и вечно зеленом древе жизни.